ни на есть отвратительного… Хотя, по правде, Дюбюи не вызывают у меня отвращения. Если из-за всяких там жаб, змей или крыс…

Ж3. Верно, очень хороший способ. Успокаивает как нельзя лучше. Я знала одного человека, который таким образом пытался отделаться от собственных детей… Они его мучили… точно так же… приходили к нему по ночам и пугали… нелепо… бессмысленно… по-идиотски… А он только за голову хватался… Он мне рассказывал: «Я просто говорю себе: ну что ж, как есть. Ничего не поделаешь. Так уж они созданы… просто живут себе… как мартышки. Или попугаи…» И ему становилось легче.

Пауза.

Ну что? Тоже не подходит?

Он. Нет-нет. Это невозможно.

Она. Совершенно невозможно. Дюбюи, они… Сколько бы мы над ними ни колдовали, сколько бы ни превращали в жаб, змей или крыс… Или в прекрасных принцесс… это ничего не меняет…

Он. Все равно от них будет исходить…

Она. Они что-то такое вокруг себя распространяют… Это «что-то» просачивается… добирается до вас… поднимается изнутри… пробирает до костей… оно рождается из ничего…

Он (строго). Источник этого — в них самих… скрытый источник… Это рождается, выходит наружу, заполняет нас, распространяется на все вокруг…

Пауза.

Ж3. Тогда вот… моя версия вам понравится… Я вас понимаю… В этих Дюбюи есть нечто… (Присвистывает.) Просто они насквозь лживы. Такие притворно-слащавые. А она… она не говорит, а воркует…

Ж1. Ничего она не воркует. Пищит, как…

М3. Ну, хорошо. Если хотите… она такая простушка…

Ж1. Немного инфантильна… И строит из себя дурочку.

Ж2. Почему это «строит»? Она и есть дура, уж можете мне поверить.

Ж3. Ничуть она не дура. Она себе на уме… Исподтишка за вами наблюдает.

Она. Вот как? Исподтишка? И себе на уме?

Он. Продолжайте, прошу вас.

Ж1 (передразнивая). «Ах, пьявда? Это вы сеёзно?» И глазами своими хлопает…

Ж2. И эта ее манера…

Она. Какая манера?

Ж2. Не знаю…

Молчание.

М3. А я вот знаю. Они пытаются встать с нами на одну доску. Снисходят до нас…

Ж2. Это вы верно подметили. Только они плохо рассчитали и спустились слишком низко.

М3. Я-то знал Дюбюи и раньше… Тогда он, наоборот, все стремился подняться повыше… Становился, можно сказать, на цыпочки… на задние лапки… перед сильными, перед «старшими»… Его презирали, ни во что не ставили… Это надо было видеть… А он все терпел, будто так и надо. Но с другими… Ничегошеньки не спускал… Обиду вовек не забывал… Я позволил себе однажды… так он…

Ж1. О нет, простите, это никуда не годится.

М3. Почему же? Что не так?

Ж1 (поворачиваясь к Нему или к Ней). Простите меня, вы видите, я была готова вам помочь. В какой-то степени я вас понимала… я говорила, что эти Дюбюи… мне тоже при них как-то не по себе… (После паузы, твердо.) Но та область, в которую хочет нас затянуть месье, извините… я туда не…

М2. И я тоже не желаю. А вы?

М3. Что-то не так? Очередной моральный кризис местного значения?

М2. Да нет же, нет… Просто она права.

М3. Ну, тогда я ничего не понимаю. Меня попросили помочь, я сделал что мог. Я признал, что она не бог весть что. Но теперь вижу, что ошибся: это чересчур лестный отзыв.

Он. Лестный! Да как у вас язык поворачивается! Вы лили воду на свою мельницу.

М3. Что? На свою мельницу? Что вы хотите сказать?

Он. То, что сказал! Не прикидывайтесь, будто не понимаете. Вы прекрасно меня понимаете. Что, зудит? Почешемся публично. Стыд-то какой!

Она. Вы всего лишь свели свои личные счеты…

Ж2. Как это некрасиво. Воспользоваться именем Дюбюи, чтобы безнаказанно… чтобы втянуть нас…

М3. Что, не понравилось? Слишком уж прямо: я позволил себе без обиняков… показать то, что каждый…

Ж2. Да вы только посмотрите на него… он становится опасным…

М2. Не беспокойтесь, сейчас мы во всем разберемся. Итак, мой дорогой друг, вы находите, что у Дюбюи обостренное чувство иерархии?

М3. Да. Я всегда это замечал.

М2. И он раболепствует перед «старшими»?

М3 (с сомнением). Ну, да… Мне казалось… он вьюном вьется…

М2. Есть тут кто-нибудь, кто разделяет эту точку зрения?

Молчание.

Ну же, покажитесь… Никого. Так я и думал…

Ж3. Дело в том… что касается меня… должна признаться, что все эти тонкости…

Она. Вот-вот, и я тоже — для меня это темный лес.

Он (простодушно). А в чем, собственно, суть?

М3. М-м-м, не знаю даже… Но это же всем известно…

М2. Всем известно, говорите? А мне — нет.

Ж1. И мне нет.

Ж2. И мне.

М2. Объясните же нам, это любопытно. Это основано на репутации? На деньгах? На связях? Мы вас слушаем…

М3. Ну, по-разному может быть… не знаю даже…

М2. Дюбюи пресмыкался перед теми, кого вы называете «старшими». Вы ведь это утверждали? Ну так вот, кто были эти «старшие», хотелось бы знать?..

Смех.

Повернитесь сюда. Посмотрите туда. Кто здесь «старшие»? А кто «младшие»?

М3. Здесь? Да речь вовсе не о «здесь».

М2. Но те, кто, как вы, различают иерархию, они же видят ее повсюду.

Он. Ты, старина, ты — «старший», это точно. И именно поэтому — а тебе было и невдомек — я счастлив быть твоим другом. И я перед тобой вьюном вьюсь…

М2. Бога ради!.. Вы не представляете, куда это нас заведет… если все, как вы… Да со стыда сгореть можно…

Ж2. К счастью, эти… возмутительные интерпретации… это самое мягкое, что можно о них сказать…

Ж3. К тому же в них нет ни крупицы правды! Это поверхностное впечатление. Чистая условность.

М2. Перед кем же, вы говорили, Дюбюи…

М3. Перед… перед… Рудье…

М2. Рудье! Впрочем, это и так ясно. Не нужно далеко ходить… Но ведь это совсем другое. Рудье — натура сангвиническая. Он любит выпить. Любит поесть. А Дюбюи — хилый. В чем только душа держится.

Ж1. Ну да. Ничего удивительного, что Рудье его притягивал.

Ж3. Более того, он внушал ему почтение… в некотором смысле… Почему бы нет?

Ж1. И еще: Дюбюи привлекают натуры беспокойные.

М3. Беспокойные? Это Рудье-то беспокойный? Вы меня удивляете.

Ж3. Да, да. Именно так: его привлекает горячность. Беспокойные не могут без допинга: преуспеть в делах, сделать деньги. У Дюбюи они должны вызывать сострадание. Он, знаете ли, в глубине души такой нежный…

Она. Конечно. Он нежная натура. Золотое сердце, правда? Всякий раз заново в этом убеждаюсь. Ну все, хватит. Хватит чертовщины. (Смеется.)